временем сделалось даже по-своему приятным. — Есть одна женщина, мама,— привирает Юстас,— которая мне кого-то напоминает... Любит кататься на карусели и очень красиво вяжет... — Ты правду говоришь? — как-то испуганно спрашивает мать, но Юстас видит, что она жаждет поверить в это и уже верит, поскольку в глазах вспыхивает оживление, вмиг молодеют щеки и губы. С неожиданным проворством подъезжает со стулом к Юстасу и целует в висок. — Если она хорошо вяжет, это уже что-то...— Камиле клюет носом. Юстас уставился на грациозную модель планера под потолком и думал, как было бы славно удрать на его крыльях от собственных слов... Мать не ударила его по лицу, хотя мальчик надеялся на это, может, даже и желал, поняв, что своим поведением унизил память об отце. Понял не сразу, не в прохладной комнате для гостей, а позже, когда остался один, в просторном помещении деревянного санатория, таящем неясную угрозу. Мать в тот момент надела пальто, долго озиралась вокруг, словно что-то забыла, постояла немного, возясь со своим громоздким учительским ридикюлем, произнесла на прощание: «Успокойся, Юстялис. Через неделю приеду за тобой». Неся в палату плетенку с компотами и его любимым темно-синим свитером, Юстас незаметно подумал, что теперь он похож на какого-то старого и безнадежного больного, у которого не может быть собственной жизни — а только то, что диктуют ему окружающие. Усевшись на край постели, мальчик старался разобраться, чем могут быть связаны между собой Нина и память об отце, его болезнь и враждебность взрослых. Почему всех так раздражает свет в его душе, которым он жил
Главная   спорте   плечами—   темп   плечами—   кофе   прежде   нем   размешивал   сюда   руководят   дело   настоящий   Эдмундас    женщинах—   прошу   надо    тоже   вместе?    руководитель   мир   дорога!    Ничего   Позволь   размешивал   тот   сюда   кофе   завод   нем   ложечкой   это   его   того   кофе   Признаю   его